«На пороге зимы»
День первый. Роза Хутор - кордон Пслух - Балаганы на Аишха - Хребет Аишха - хребет Грушевый.
Конец октября. Горная зима, подчиняясь законам высотной зональности, укрепила свои позиции на трехтысячниках, пока только примеряясь к завоеванию вершин пониже. И мы успеем еще прогуляться по горам, пока она не совершила свой решительный бросок. Прожив добрую половину лета в Красной Поляне на улице Аишхо, сегодня я наконец-то увижу, чье имя она удостоилась перенять.
Асфальтированная дорога привычно-успокоительно сменяется грунтовкой вдоль Пслуха, ныряющей в холодный воздух осеннего леса – но в этот раз мы следуем несколько иным маршрутом. По пути осматриваем Грушевый водопад, спрятавшийся в тенистом распадке чуть в стороне от дороги. В летнюю жару это место, должно быть, обладает особой притягательностью и манит освежиться – ну а сейчас это просто красивый и неожиданный уголок.
Извилистый серпантин вьется по отрогу Аишхо, открывая все больше каскадов пестро-золотого леса. Дорога во многих местах сильно разбита, местами подпружена языками селя, вымыта бурными ручьями от недавних сильных дождей, так долго не случавшихся этим засушливым летом.
Ничто в природе не статично – особенно это справедливо для природы гор. Живущие куда более длительными ритмами, чем люди, горы, тем не менее, вовсе не являются застывшими изваяниями – и это проявляется как в ближней, так и дальней перспективе. Сейчас природа безмятежно одаривает всех теплом и красотой ясного денька – но крохотное облачко буквально через пару часов может обратиться грозной тучей с дождем или даже снегом, сменив благодушное настроение на леденящий холод и непроглядный туман. Пролившийся дождь поднимет еле слышно шепчущие реки, возвращая им неукротимый характер; поползут вниз сели, разрушится, рассыплется вконец какой-нибудь давно отседающий склон... Уже через несколько лет зарастет неиспользуемая тропа; зарасти с годами может даже горное озеро – только воспоминание и останется. Или наоборот – сорвется вдруг с высоты сильнейшая лавина, в бешеном разгоне сшибая на своем пути и исполинские пихты, и терпеливые деревья с «лебедиными шеями», выбьет в конце своего пути углубление и даст рождение новому озеру…
Пока я предавалась подобным мыслям, мы достаточно высоко поднялись над лесом, чтобы открылась небольшая горная панорама. Зелень пихт и золото листвы подчеркивали яркую голубизну неба, местами перекрытого клочьями облаков.
Ачишхо, так нестерпимо заставлявший мечтать о своей вершине в начале моего «горного пути», уже привычно тащит на себя самый большой обрывок облака, хитро прячась от меня под этим мокрым одеялом – давай, мечтай дальше!
Дорога карабкается вверх, обрастая тут и там фанерно-картонными домиками – сперва всего несколькими, а затем целым балаганным поселком, на мой взгляд, неоправданно и чужеродно смотрящимся теперь, когда пастушество ушло из заповедных территорий. Такие постройки горам не к лицу...
Оставив уазик у балаганов, перемещаемся пешком на Грушевый хребет, пересекая обзорную поляну. Впереди скалистым бастионом встает прекрасная Агепста в сопровождении Турьих гор.
Заснеженная цепь гор Южного Бокового хребта тянется далеко влево; над видимой границей этой цепи теснятся облака.
Позади нас тоже стерегут: покатые, по-осеннему рыжие луга Аишха убегают на юго-восток через Лоюб-Цухе к Кардывачу, вместе с тем словно струясь вниз, в густо поросшую лесом долину Мзымты.
Тропа с поляны резко сбрасывается вниз, только лишь затем, чтобы вскоре начать взбираться вверх, ведя нас поросшей лесом перемычкой, резко вдающейся в сторону долины Мзымты. Головокружительные сбросы возникают по обеим сторонам перемычки, открывая далекие виды гор; предстает вдруг перед взором заснеженный Лоюб-Цухе, стерегущий долину реки Сумасшедшей – правого притока Мзымты.
Напоследок пригладив мне макушку пушистой «лапой», плотно обступившие тропу ели выпускают нас с перемычки в желтизну осенней поляны. На дальней её окраине, ограниченной обрывом и лесом, мы и разбиваем свой лагерь.
Время где-то к полудню, и мы неспешно наводим на стоянке уют, складываем костер, варим суп и всё время наблюдаем, как поначалу безобидно клубящиеся над Аишхами облака всё ниже спускаются к нам, зажимая лагерь плотным кольцом тумана – а оттого и холоднее кажется мне вечер. И костерок в такой обстановке союзник просто незаменимый, поэтому мы жмемся возле него, поневоле затянув с расстановкой палаток до самых сумерек. Да и как можно уйти от костра, когда Юра читает там стихи Ю.К.Ефремова? Такие моменты для меня – одни из самых прекрасных...
«И да простят нас те, внизу,
Что вне равнины жить не властны:
Мы к высшим радостям причастны,
В горах встречавшие грозу!»
Старательно закручивая в землю колышки под светом головного фонаря, я вдруг осознаю, что вокруг не так уж темно. К ночи туман и облака разошлись, высоко взошла полная луна, осветив всё вокруг. Выкроились вдалеке темные и оттого загадочно-величественные силуэты гор, подчеркнутые неподвижными тенями-пихтами. Ничто не тревожило тишину.
«Мы к высшим радостям причастны, в горах встречавшие… луну!» - метко импровизирует вдруг Юра. И дополнить сказанное мне совсем нечем. Да и нужно ли?
* * *
День второй. Восхождение на Аишха 2857м.
Наутро все заняты сборами – готовятся к радиальному выходу на Аишха-I (2857 м) – я же остаюсь в лагере. Над Аишхами уже подозрительно клубится пока что одинокое облако, предвещая на ближайшие часы погоду скорее пасмурную, нежели ясную.
Проводив товарищей до первой обзорной поляны, под присмотром ярко блистающего на утреннем солнце, обледенелого лика Агепсты возвращаюсь в лагерь.
Вчерашняя картина повторяется – буквально через пару часов, скатившись с мягких покатостей аишхинской гряды, окрестности надолго затапливает плотный туман, подчеркивая мое ощущение отрезанности от мира.
До самого вечера я коротаю время, подтаскивая к костровищу побольше хвороста, поддерживая пламя и вслушиваясь в шорохи леса: когда сидишь в тишине и в одиночестве, вполне верится, что из долины может подняться сюда косматый гость. Слегка беспокоюсь и за наших туристов…
Вернулись они лишь в глубоких сумерках – замерзшие, уставшие, но явно довольные; мой готовый костер вызвал искреннее одобрение. Да, побродить по «молоку» им пришлось изрядно, но были и моменты, когда туман расступался, открывая картины просто нереальной красоты – будто прогулка над облаками.
И всё там было – и свидание с орлом, и посланцы из державы туров…
***
Стоя в пятнышке света от головного фонаря под навесом, слышу доносящийся со стороны поляны хохот. Из темноты выкатывается ко мне Макс, сходу ошарашивая вопросом:
– Хочешь, медведя покажу?
И, едва получив утвердительный ответ, с азартом тащит меня за собой в темноту, попросив погасить свой фонарик. Да это лишь условно и можно назвать темнотой – к вечеру туман разошелся, облака превратились в рваную дымку, и по Аишхам разлился еще более яркий, чем вчера, серебристый свет полной луны…
Крупный и рослый остроухий силуэт неподвижно возвышался на поляне поодаль от нас, словно косматый зверь встал на задние лапы и наблюдает – но не дольше нескольких секунд длится иллюзия, вскоре и у меня вызывая всплеск смешливого восторга. Теперь я вижу, что даже не один, а четыре или пять таких «призраков» пасутся вблизи тропы. Подойдя к ближнему из них, я угостила его кусочками рафинада, нащупав на голове животного уздцы. Несколько чьих-то безмерно независимых лошадей заглянули этим вечером к нам в гости. Не дождавшись от нас более ничего хорошего, лошади вскоре ушли по тропе дальше; мы же отправились спать...
День третий. Аишха - хребет Грушевый - река Пслух - Роза Хутор
Каково же было мое удивление, когда на утро следующего, совершенно ясного и солнечного дня, выглянув из палатки, я обнаружила едва ли не у «порога» вчерашних гостей!
И ближе всех опять топтался один – их гнедой предводитель, действительно очень умный. Казалось, куда больше щипания жухлой травы его занимала забота привлечения нашего внимания – а уж заметив у нас фотоаппараты, Гнедой выказал совсем невероятную харизму. То умильно заламывая уши, то забавно склоняя голову, то горделиво застывая, как какой-нибудь олень, зверь явно позировал нам. Я не могла не отдать ему весь найденный на стоянке сахар после такого!
Благосклонно разрешив Максу посидеть напоследок на своей спине, Гнедой дал достойное завершение этой нежданной фотосессии и с видом деловым и независимым удалился вместе со своим табунком по тропе куда-то на запад.
Мы же, завершив сборы, тоже отправились в обратную дорогу, всё так же через перемычку и через залитую солнцем обзорную поляну, которую еще часто называют Прощальной – потому что после нее обычно предстоит только путь вниз, в Красную Поляну. И невероятным счастьем мне кажется, если можно добавить к этому названию еще одно слово – «домой»...
Lynx Rufus, 26-28 октября 2015