Ацетукские озёра
9.12.15
Ацетукские озёра
"К Ацетукским озерам"
…Но есть – отнявший у иных
Пристрастий все права гражданства –
Мой кровный друг, родней родных:
Я болен знанием пространства.
Мне эта страсть постичь дала
Хребтов недвижные тела,
Озёр немые зеркала,
Лесов роскошные убранства,
Всё, что природа создала,
Чем для меня она была
Сама – поэзией пространства.
– Ю.К. Ефремов, 1942
Давно уж отцвело и поникло пышное субальпийское разнотравье; в золото обратились лиственные леса верхней зоны; смолкло стрекотание в прихваченных утренним инеем горных долинах; посеребрились первым снежком сторожевые башни Красной Поляны – пики Псеашхо.
И природа словно замерла, лишь формально завершив смену сезона, но на деле вовсе не желая отпускать это лето – как не желаю его отпускать я. Одержимость далями, помноженная на открывшуюся возможность их ведать, надежно привязала меня к этим местам, постановив быть их наблюдателем – как они вынуждены быть наблюдателями для нас – и вести своеобразную «летопись без конца»…
После недели дождей погода сменилась на солнечную и ясную; ни единое облачко не смело нарушить обещаемый праздник красоты. За окном внедорожника мелькает ставший привычным зеленый буковый лес дороги на Энгельманову поляну;
лишь пожухший папоротник да пронизывающий воздух утра выдают в окружающей природе осень. Все мы ежимся, когда приходится покинуть автомобиль, чтобы продолжить свой путь пешком с рюкзаками – но прогретая солнцем Энгельманова поляна возвращает тепло и ощущение лета.
Часть группы отправляет свои рюкзаки вперед с лошадьми; эти люди налегке вырываются вперед. Вместе с Юрием, Максом и Ирой я замыкаю наш отряд. Сегодня, желая испытать свои силы, я несколько превышаю привычный вес своего рюкзака зимней палаткой, теплым спальником и продуктами, и даже пытаюсь убежать со всем этим весом вперед. Рельеф, забирающий в гору, постепенно, но убедительно умеряет мой пыл, заставляя вскоре немного отстать.
Остаюсь наедине со своими мыслями в реликтовом пихтарнике – лес этот, как всегда, прекрасен; привычно переглядываемся с Агепстой через расступившиеся деревья...
Нагоняя своих спутников на более пологих отрезках лесной тропы, иронически бросаю, что просто жду, когда они вымотаются – уж тогда-то, в лугах, я их обгоню. Но куда там! Как же я хочу быть сильнее, выносливее…
Через несколько километров после привала наша группа воссоединяется – в лугах, на развилке троп. Мне всегда было интересно, куда можно прийти, выбрав тропу, забирающую на юг. Пропрыгав несколько десятков метров вниз по руслу ручейка, мы пришли на берег Мзымты; удобный деревянный мостик чуть выше по течению позволил нам перейти на другой берег. К стволу упавшего дерева прибиты поперечные жерди, для опоры переброшен трос.
Какая простая конструкция, и какая эффективная! Всегда мысленно благодарю безвестных строителей мостов через горные речки…
Совсем не такой удобной переправой встретил нас приток Мзымты – Азмыч, перерезавший тропку меньше чем через километр. На легком пригорке перекинулось через воду старое дерево, вывернув на воздух свои истлевшие корни, захватившие с собой немалый пласт земли. Налегке и с трекинговыми палками большая часть группы легко преодолела это препятствие. Смешно прозвучит, но мне пришлось потратить немало усилий, чтобы просто взгромоздиться на это бестолковое природное сооружение – тяжелый рюкзак лишал координации, мокрая от продолжительных дождей земля скользила под подошвами, гнилые корни рассыпались в руке, едва я пыталась найти в них опору. Хорошенько извозившись в грунте, я все же справилась с этим препятствием; перейти по бревну над довольно глубокой водой помог Макс. От души желая, чтобы к моменту обратного перехода над постройкой нормального мостика постаралась бригада лесных гномов, вприпрыжку догоняю группу…
Чувствуются более дикие, нехоженые места; упавшие деревья преграждают путь; петляющая тропа то и дело играет в прятки, подставляя вместо себя русло какого-нибудь ручья. Но этот-то прием для меня не в новинку: если уж и подвело тебя внимание, не поленись пройти обратно и заново отыскать тропу.
Уже испытывая значительную усталость, я не задерживаюсь, чтобы с остальными поклевать немного ягод кустовой черники;
вместо этого я предпочитаю медленно идти по тропе, где до меня резво пробежали и скрылись из виду Алексей и Ира; про себя решаю, что пройду немного вперед, остановившись у первого же места, вызывающего у меня сомнения. Небольшой пихтарник сменяется поблекшим высокотравьем и кривыми подлесками, выныривают вдруг на дальнем плане новые для меня скальные массивы, которые мне только предстоит «включить» в структуру уже познанных мест.
Усталость – плохое подспорье вниманию; боясь заблудиться, я застреваю в одном из подлесков, спокойно дожидаясь остальных, слыша людей по приближающимся голосам.
Дополнительные почти три килограмма палатки решительно донимали меня; после небольшого привала я была рада, когда от палатки меня избавили. Крутой подъем, опять по лесу – и открылось обширное пространство, и ноги как-то запружинили по траве, попадая иногда в ямки с водой. Неожиданный проблеск, воспоминание о когда-то прочитанном на удивление резко дало подсказку: болота Карантинной поляны – если даже не прямо тут, то где-то совершенно близко. Такое название объясняется совершенно просто: здесь в старину существовал карантинный пост, наблюдавший за передвижениями стад на границе России с Абхазией.
Долог путь на Ацетукские озера, не добраться до них за день… Пройдя еще немного вперед, разбиваем лагерь на сухой полянке у опушки. Наваливаются сумерки, холодным становится воздух, усталость отупляет мысли, но нужно найти силы и принести дрова, прежде чем позволить себе отдых – для меня это стало уже привычным предприятием. Жаркий костер будет более чем достаточной наградой за это завершающее усилие.
Уже собираясь уснуть, слышу вдалеке гулкий и краткий раскат грома. Как, откуда – ведь когда мы уходили от огня, на звездном небе не было ни единого облачка? Забегая вперед, могу высказать одну догадку. В разговоре, случившемся спустя пару дней на тропе с одним из путников, я узнала о некоторых как простых, так и незаурядных фактах, почерпнутых из ежедневного наблюдения за местной природой. И был упомянут среди них следующий: где-то на горном массиве, расположенном в районе Кутехеку, существует рудный выход. Молнии часто бьют в районе этого выхода – можно даже встретить на камнях обугленные черные пятна. Может быть, раскат одной из таких молний я и услышала той ночью…
* * *
Нигде – ни в дремучих лесах глубинки Ленинградской области, ни на бескрайних озерах Карельского перешейка, ни уж тем более в ближайших к Москве областях я не чувствовала, как жива и одушевлена природа. Здесь горы видят, лес слышит, ручьи и реки говорливы, и всё пространство в целом сберегает память и повествует.
Так и не сумев уснуть, всю ночь я слушала, как в тишине отдаленно шумит Азмыч. Поднявшись за полчаса до первых признаков рассвета, при свете и жаре костра провожаем последние звезды и встречаем первые розовые лучи, нежно окрасившие заснеженные пики Ацетуки, Агепсты и осенний лес.
Холод стоял такой, что вода в мисочке снаружи палатки за ночь замерзла практически полностью. Завершив сборы, посильнее натянув шапки на уши, мы направились в сторону леса прямиком через простор поляны.
О, что это был за лес, что за поляна! Полностью белая поляна, покрытая не просто прихваченной, а остро вздыбившейся от сурового инея, хрустящей под ногами травой.
А желтый лес с редкими оранжево-багряными пятнами и невозмутимо-зелеными пихтами! Осень или зима? Представшее тем утром сочетание и соотношение цветов иначе как гениальным назвать трудно...
Достигнув края поляны, последний раз бросив взгляд на пройденную белизну, мы углубились в бестропье светящегося леса. Постепенно набирая высоту, криволесьем мы карабкались по склону Ахукдарской перемычки. Жмущийся к земле вечнозеленый рододендрон то и дело попадается на нашем пути, и без того вдосталь осыпающем нас хлесткими ударами ветвей, но то ли еще будет! Настоящий подъем начался немного позже. Оскальзываясь на промороженных травах и папоротнике, мы достигли совсем крутого участка, и вот где рододендрон был одновременно помехой и подмогой.
Шагу нельзя было сделать, не захватив руками для верности два-три его отростка и подтянувшись на них вперед. С беззвучным смехом, должно быть, наблюдала за моими потугами вставшая справа Агепста со своим ледником-шкурой.
Переводя дух, бросаю под язык несколько насквозь промороженных ягод черники…
День тем временем разгорался все ярче и ярче, разливалась за нашими спинами не нарушаемая ни единым облачком синева, вставали торжественно заснеженные пики…
Далеко внизу остались покинутые поляны, окруженные со всех сторон лесными склонами в осеннем убранстве – и сословием голубых кровей, должно быть, чувствовали себя многочисленные темно-зеленые пихты, взметаясь ввысь среди оранжево-желтых лиственных сородичей.
Мы на гребне перемычки. Тишина обнимает. Отлежавшись немного на траве – с обзором лишь над собой, на пронзительную синеву – приподнимаюсь на локтях, чтобы осмотреться как следует. Вновь память подбрасывает мне пару строф…
…Вот, вот она видна, страна твоя,
В венце лугов, снегов и скал!..
Я бы сказала, что красота простершейся панорамы, сочетание цвета, света, звука, тактильного ощущения вызывали такую радость, что пробирали практически до боли – и все равно это будет не тем описанием, в которое можно переложить охватившее чувство. Возможно, то была персональная, моя боль от врачевания прекрасным ссадин душевных – как боль от спирта на стесанной коже, и другие люди чувствуют эту красоту по-другому. Либо я не так сильно владею словом, чтобы вам это передать, либо вовсе нет у вербального способа таких возможностей. Тут можно только взять за руку, подвести и сказать «смотри»...
В еще более сильное волнение повергло меня осознание, что я узнаю многие видимые горы – и почти каждая вызывает какие-то эмоции. Видеть их с разных сторон, узнавать, называть – увлекает! Вон мой любимец Ачишхо – он для меня навсегда на особом месте. Вон строгий красавец Чугуш.
Между ними совсем бледный в дымке Фишт; с тех пор, как мне рассказали, что он был коралловым островом в древнем океане Тетис, Фишт завладел моим любопытством. Впервые смотрю я на две волны-Аишхи, на третью Аишха - Лоюб-Цухе.
Проглядывают за ними снежной полоской еще вершины: где-то там очень строгая, самая высокая в краю – Цахвоа… Вон мудрый Лоюб; у него всегда можно спросить совета – посмотрит в глубь вод Кардывача и ответит.
Загадочная Акарагварта, Цындышхо – вовек не забуду ледяную ночь, когда её зубцы посеребрились, соседствуя ранним утром с полумесяцем…
Складчатая, волнистая Кутехеку, перед которой я тогда решила отступить…
Продвигаемся чуть вглубь перемычки – и приходим к крошечному заледенелому озерцу. Оно так близко теснится к краю лугового склона, что, должно быть, в незамороженном состоянии красиво отражает Агепсту…
Чуть выше среди рододендронов по перемычке – и пора уходить вправо, сбрасывая высоту. Кто-то из группы имеет неосторожность указать мне на притаившееся внизу зелено-голубоватое пятнышко…
– Вон озеро Евгении Морозовой. Надо успеть дойти, пока тень не накрыла его…
…И я слышу это как настолько откровенный призыв спешить, что более опытные товарищи едва успевают предостеречь меня от того, чтобы «свалиться» при спуске на левые тропы, убегающие в Абхазию.
Скачу среди рододендронов по промороженному грунту серпантина вниз; слева вдалеке за рекой, названной мне как Мзимна, виднеются каменные кольца ацангуаров…
Потеряв высоту в низшей точке перемычки, теперь мы даже поднимаемся среди крупной каменной осыпи, всё сокращая расстояние до загадочного озера; сейчас уже совсем близко. Юрий призывает оставить любые разговоры – озеро безмолвно и требует молчания от нас.
Мгновение останавливается – словно стрелки гигантского циферблата завершают свой оборот. Почти восемьдесят лет прошло – и быть может, стою я на том же камне, что и Юрий Ефремов…
Крутосклонная, резко-глубокая чаша цирка заполнена молочно-голубой водой, чуть подернутой рябью.
Надолго прикован взор к центру этой чаши; зрение словно в разы сокращает свой допустимый угол, так что даже не сразу приходит побуждение осмотреться вокруг – и тем сильнее поражает меня величие, глубина и многообразие всей окружающей картины.
Обширная тень, уже подкравшаяся к озеру со стороны огромных косых плит монументальной Ацетуки, создает удивительный контраст со светом, пока что заливающим склоны цирка.
Мы здесь греемся в лучах солнца – а там, лишенный тепла, сочится с отвесной стены по скале водопад, примерзая к камню, силясь победить физику отрицательной температуры. Снежник прижался внизу под водопадом.
Пёстро, гениально раскрашивают картину вечнозеленые клумбочки тут и там поросших рододендронов, разбавленные золотыми и рыжими кустарниками.
Тихо журча, устремляется мимо нас каскадом ручей; закована в своеобразные «ледяные сталагмиты» зеленая трава там, где особенно высоко падает с камня его скромный поток, порождая брызги.
И вот опять ушел взгляд к дивного цвета воде, сравненной Ефремовым с лазурным вином.
О мир, где любые слова невпопад!
Какими ты снами так полно объят?
Чьи тайные чары в бездонности спят?
Кому приготовленный отдых?
Чьей тиши не мог превозмочь водопад,
Стремя по камням за каскадом каскад?
Сиянье каких утаенных лампад
Лучится, окунуто в водах?
– Ю.К. Ефремов, 1937
* * *
Провожаю взглядом группу, уходящую вверх по склону цирка среди крупной каменной осыпи – все отправились дальше, осматривать другие озера Ацетукского ожерелья; я же решаю остаться пока здесь, не в силах побороть успокоительного оцепенения.
Озеро Реингарда
Агепста и пик Альбова
Озеро Альбова
Купание в озере Альбова
Озеро Альбова
Прохладный ветер, задувающий из тени, прогоняет меня к истоку на другом краю озера, где я, спрятавшись за валуном, долго стою над отвесом, любуясь заснеженными пиками гор, а затем и вовсе задремываю, свернувшись калачиком на полупустом рюкзаке.
Лишь холод от надвинувшейся спустя час тени побуждает меня сменить положение – а где-то через два-три часа непринужденной полудремы-полусозерцания возвращается группа. Озеро к тому моменту уже полностью скрыто тенью, но живописности, и, что самое удивительное, бирюзы своей оттого не теряет – лишь в более темный тон переходит былая лазурь.
Заметно холодает, близок закат.
В лагерь мы возвращаемся совсем другой дорогой – и вновь без всяких троп. С отвеса, на котором я провела несколько часов, по заросшим, неустойчивым камням уходим вниз, попадая в криволесье. Со скалистой ступени вырывается вдруг шумный водопад – это его я расслышала издалека, в безмолвии морозной и звездной ночи; Азмыч, берущий начало от Ацетуки – вот еще один исток для моей коллекции!
Еще чуть ниже по течению встречает нас озеро, не нуждающееся в представлении, формой своей само заявляющее об имени – Бумеранг.
Вырвавшись из объятий криволесья на просторную болотистую поляну, цепочка нашей группы воссоединяется, больше не имея права распадаться звеньями: дальше наш путь пролегает такими оврагами и криволесьем, что лишь один Юрий ведает, как нам попасть в лагерь. Мне редко доводилось ходить без троп, и сущей ерундой теперь кажется мне то многочасовое блуждание по карельскому бурелому и болотам, когда мы, из последних сил переваливаясь через очередную поверженную стихией ель, натыкались на однообразные озера, пока лишь волею компаса не выбрели к бесспорному ориентиру узкоколейки. Сейчас и здесь всё по-другому – куда сложнее устроена природа гор, но в чем-то, если соблюдать ее правила, возможно, и проще. Густое криволесье, нескончаемое криволесье, глубокий и крутой овраг со скользкими стенами, вниз, вверх, по звериной тропе, криволесье, криволесье, перешагнуть дерево, еще овраг; немного бредем руслом Азмыча, пока вновь логика направления не гонит нас вверх через овраг.
Подтягиваясь на ветках рододендрона, чувствую, как наваливается на меня тупая опустошенность усталости, вынуждая искать передышки посреди подъема, присев на каком-то стволе прямо над кручей. И даже сейчас на задворках сознания не угасает восхищение умением нашего проводника чувствовать дорогу…
Радостным гиканьем и воплями встретили мы близкий просвет опушки. Юрий вывел нас из леса прямо на поляну, ведущую к лагерю!
Утренняя магия красок теперь развеялась: сейчас поляна уже вовсе не белая, кругом топи и мягкая пожухшая трава, но и в этом есть свое очарование…
* * *
О, дивная горная ночь, темные силуэты пиков, громкий говор далекого водопада, бескрайнее звездное небо, то и дело подмигивающее резкими стрелами метеоров! И как обидно, что чем яснее ночь, тем она холоднее! Если бы не стужа, я бы рухнула в лугах и созерцала небо,пока сон не сморит…Но созерцать приходится тент палатки – что, согласитесь, тоже не худший вариант.
Какой длинный путь проделан по горам этим летом и осенью, как много мест узнано, сколь много красоты воспринято! Что вдруг разбудило во мне ту самую слепую тягу? Каким бурлящим потоком подхватило меня со скучной отмели и увлекло в эти горы? В какой момент поселилось мое отражение в этих озерах?
…Чем кущи в водах густолиственней
И чем безоблачней сапфир,
Тем глубже мысль: который истинней,
Который подлиннее мир?
Земной – с лесами непролазными,
С ходьбой по тропам и хребтам,
Иль водный – с вечными соблазнами:
Жить здесь, любить и мыслить – там.
– Ю.К. Ефремов, 1936
Мысль, так и не найдя ответа, была остановлена сном. Лишь ближе к рассвету я очнулась, но только лишь затем, чтобы задремать еще на пару часов – и встала совершенно отдохнувшей.
Наутро наша группа разделяется – часть людей отправится в красочный, опрокинутый мир бирюзового Кардывача – в роскошном убранстве золотых лесов.
Хоть погода и балует дивной лазурью неба и ласковым теплым солнцем, бесспорно ясно – это один из заключительных походов этого сезона. Попав после переправы через Мзымту на более знакомую тропу к Энгельмановой поляне, всем своим существом я стараюсь воспринять, отпечатать в памяти окружающие места – и для того немного отстаю от всех, чтобы побыть в одиночестве, послушать лес, обнять пару самых любимых, мачтой взметнувшихся ввысь придорожных пихт…
…Всё более полн безудержной свободы,
Ветвями гудит фантастический лес
О сотнях бессмертно-несметных чудес,
О всем мотовстве черноморской природы.
Упавших стволов вековые колоды,
Строй пихт, возносящих хвою до небес,
Где виснут тенета лианных завес,
Где мхи и лишайники длиннобороды,
Дубняк и малинник, все дебри, все чащи
Минует поток, никогда не молчащий…
– Ю.К. Ефремов, 1938-1939
Рысь (LynxRufus), 16-18 октября 2015